Одновременно левой рукой он натирал "кучерявку", да и "секиль" без внимания не оставлял. Упругие, по детски щупленькие ягодицы возбуждали его, сопя от удовольствия, жадно вдыхал аромат тела, дешевых духов и помады, которых девка не жалела, намазывая на лицо, чтобы казаться чуть-чуть постарше. Анютка уже вовсю вертела бедрами худыми, ягодицами терлась о лобок мужчины, приказчик, ухватив ее за незрелые еще груди, чувствовал, как отвердели соски под пальцами. На правах старшей товарки Дуська руководила:
- Давайте же, миленькие, кончайте, кончайте вместе! Не томите, эвон трочун какой, никак малофейку-то не сольет! А ты живот-то надувай, надувай, не бойся не обсерешься, – но почему-то действо не кончалось так как она хотела. С приказчиком действительно случилось то состояние, которое девки называли "сухостой". Такого не пожелаешь и врагу. Анютка, повинуясь указаниям Дуськиным принялась было вертеть ягодицами, даже не вертеть, а неистово вращать ими, плотно удерживая внутри одервеневшую часть тела мужчины, ускорила движения, опять начала стенать и кричать. По телу пробежала судорога, перестав дергаться, рапласталась на кровати, все так же принимая в себя "меч-кладенец" Степана, который никак не хотел успокоиться и выходить наружу из горячей теснины Анюткиного зада.
Грудки ее были невелики, твердые соски набухли земляничкой, на коже спины ее выступила испарина, она издала долгий прерывистый вздох, будто после тяжелой работы. Ее глаза были закрыты, лицо, перемазанное румянами и помадой кривились от боли - принимать толчки жопкой было больно. Она стонала, еще раз прижалась к Степану тоненьким своим детским тельцем. Потянулась было, чтобы повернуться, но кавалер продолжал безжалостно сношать, быстрее и быстрее двигая членом. Анютка еще разок напряглась и вдруг со стонами и вскриками прнялась упрашивать:
- Сильней, сильнее, миленький! Еще, еще, разоче-е-е-к! - и опять затряслась, дрожью мелкою, заметалась под телом мужским.
