Змеюкой подо мной елозит, юбчонка-то ейная совсем задралась, чую ляжками голыми мне в бока упирается. А я все давлю...Вижу белеть чертовка начала, ртом этак как рыба шамкать, я тогда перестал, но чую руки устали, сил нет. Лег я на нее, только рот затыкаю, а она распотела, дышит часто - часто...А у меня старика голова кругом идет. Уткнулся я ей в шею и лежу, отдышаться не могу, запах – то молодки меня дурманит, лежу и чую, есть еще сила в стариковых жилах. Поднялся мой обрубок. Второй рукой ей под кофтенку лезу, а она дрожит вся, ну как кобылка перед скачкой. Эк ты думаю, дуреха, взмокла. По животику ее девчачьему рукой этак спокойно вожу, мягкий животик, податливый – бабий. Все глажу – глажу. Верх вниз, вверх - вниз, пупочек пальцем своим щекочу. А молодка то притихла. Лежит, вроде аж дышать перестала. А я рукой пониже... ляжки ейные мну...Обмякла вижу девка...Я решил быстро, по буденновски, дело то такое, здесь лучше поторопиться.
Кофтенку ейную задрал - титки вывалились. Хорошие титьки, а сосочки крохотные – крохотные, мне аж смешно стало. Я этак титку ее сжал, потягал туда - суда, одну – другую. Она глаза закрыла, отворачивается, да только вижу красная вся, ну дуреха дурехой! Ой ты коровка моя, думаю, а сам титьку ее лизать начал, гладенькая, мякенькая...Я ж бабьей титьки сколько уж не касался, Лукиничну то сильно не помять было...А что б вот так вот с молодкой... Эх, помню до войны - гармошку возьмешь и по деревне шпаришь, песни орешь! А девки то глазками стреляют, семечки лузгают, нет - нет да и подол поднимут, хохочут как чертенята, схватишь одну и в дом культуры на «Чапаева»!.
Вдруг, что такое?! Слышу, запыхтела завсхлипывала девка подо мной, а потом аж трясти ее стало – разрыдалась. Я от титьки оторвался, хотел ей пихнуть чем-нибудь, а не могу. Держит меня что-то, жалко мне ее вдруг стало, ну вот хоть убей. Ну чё ты ноешь дуреха, - говорю, - я ж тебя не убивать собрался, порадуй старика, с тебя ведь не убудет. А она опять - ну в три ручья рыдает.
