Она, позволяя раздевать себя, ласково, но настойчиво не давала это делать мне. Ох, какая это была мука.
Рубашка жгла тело. Я ее ненавидел. И все-таки, когда ее трусики упала, я был уже голый. Меня колотило.
Я развернул ее и, взяв рукой за шею, наклонил вперед. Она едва успела опереться руками о край умывальника. Лаская собой ее бедра, я больше ждать не мог. Она медленно раздвинула ножки и позволила войти в себя. Я ворвался в нее одним толчком. Она охнула и беспомощно задвигала руками. Я проникал в нее еще и еще. Я раздирал ее. Мне было мало. Прижав ладонями резинки чулочек, я почувствовал, что становлюсь еще больше внутри нее. Надавив сверху на спину, я со всей силы прижался к ней. Она пыталась освободиться. Ей было неудобно. И... она закричала. Нет, не горлом. Этот крик страсти рвался откуда-то изнутри. Изнемогая, я разрядился в нее мощно, полностью.
Очнулся я под душем. Ласковые руки гладили мою шею:
- Иди, ложись. Я сейчас приду.
Мне показалось, что она немножко стесняется. В миг разбросав кровать, я забрался под одеяло. Она вошла в комнату, от сосков до коленок обвернутая махровым полотенцем. Кокетливо потянувшись, сбросила его и юркнула ко мне. Сырые волосы щекотали мне лицо. От нее пахло шампунем. Маленькая ручка прокралась вниз по животу и овладела мной. За ручкой двинулись по моему телу губки и язычок, заставляя меня дрожать и извиваться. И вот губки коснулись меня. Я замер. Потом Язычок. Раз. Два. И больше уже он меня не отпускал. Я был в ее власти. Я принадлежал ей. Я стонал. Но маленький язычок был безжалостен. Он владел мной. Потом я почувствовал, что губки глубже захватывают меня. Я рвался и кричал, но ничего поделать не мог. И я весь выплеснулся наружу. Я тек у нее по раскрасневшимся щечкам. Я был у нее даже на длинных ресницах. Она пила меня. Она купалась во мне. Засыпая, я уже не мог даже пошевелиться.
Утром о Марине напомнила только шпилька, забытая на умывальнике.
