Мы встречались каждый день. И каждый день приносил что-то новое в наши отношения.
Мы быстро выяснили, что целоваться, сидя на стульях, крайне неудобно.
Я встал и потянул ее за руку.
- Пойдем сюда, пойдем, - мой голос дрожал.
- Что ты, что ты, не надо, - она слегка упиралась, но шла за мной.
- Ну, пожалуйста, ну, иди сюда, - я тянул ее к дивану.
- Не надо, кто-нибудь придет, - лепетала она, но я уже сидел на диване и
притягивал ее к себе.
С этого дня наш старый кожаный диван стал обителью нашей любви. Люблю тебя, шептал я, пытаясь завалить ее на подушку. Света противилась - иногда сильно, но чаще вяло, так что я сам, в конце концов, определял, где граница, до которой мы дойдем сегодня. Я уже расстегивал пуговки ее кофточки на груди, пытался пролезть пальцами под лифчик, упругая, нежная округлость волшебно заполняла мою ладонь.
- Смотри, - говорил я ей, - смотри, как идеально вписывается твоя грудь
в мою ладонь. Видишь, как мы подходим друг другу?
- Вижу. Ты бессовестный, - смеялась она.
- Тебе не больно, когда я так делаю? - я слегка сжимал пальцы.
- Нет. Не больно.
- А так, - я осторожно трогал сосок ее груди.
- Щекотно, - шептала она.
- Щекотно? А почему он твердеет?
- Откуда я знаю.
- Но это же твой сосок. Почему он твердеет, когда я его трогаю?
- Потому что ты его трогаешь.
- А что еще ты мне разрешаешь потрогать?
- Ничего, - она улыбалась, глаза ее блестели.
- Ты любишь меня? - я целовал ее в губы.
- Я тебе уже говорила.
- А я еще хочу. Скажи.
- Ну, люблю.
- А без "ну"?
- Отстань.
- Скажи, прошу тебя.
- Люблю...
После этих неземных слов я начинал целовать ее в шею, потом ниже, ниже, мне мешал лифчик, еще несколько дней я не осмеливался его расстегнуть, моя правая рука была теперь свободна, и я ласкал ее ноги, сминая кверху короткую юбку.
