Я наклонился и стал целовать ее ноги, сначала чуть выше колен, затем выше и выше, одновременно я гладил ее бедра своими разгоряченными руками. Света, видимо, совершенно не ожидавшая от меня такой прыти, пыталась меня отталкивать, но это выходило у нее плохо. Бороться одновременно с моими губами и ладонями у нее почти не получалось. Вздрагивающими от волнения пальцами я коснулся ее тонких, маленьких трусиков, губами я припал к обнаженной полоске ее бедра выше края чулок. Я сам не ожидал от себя этого. Но я это сделал. Я ласкал девушку, в которую уже определенно влюбился. А она все пыталась отталкивать меня и что-то говорила, но голос ее был тихим и жалобным.
Странно, что мы вообще услышали, как хлопнула входная дверь. Видимо, мать вернулась. Никогда еще в жизни я не воспринимал ее возвращение домой с таким сожалением. Резко и быстро Света одернула юбку и привела себя в порядок. Собственно, приводить особенно было нечего. Это уже потом, в последующие дни, нужно было успеть кое-что застегнуть, а кое-что и одеть. А в то, первое наше воскресенье, понадобилось лишь две - три секунды, чтоб за столом вновь сидели два старательных ученика, мальчик и девочка, и чтоб мальчик помогал девочке учить химию.
Вот только учебник лежал вверх ногами.
На следующий день я признался ей в любви. Прямо на уроке математики. Так вот взял и написал на бумажке. "Я люблю тебя". И положил ей в руку. Как она покраснела! Я даже подумал, что ей стало плохо. Все лицо ее стало пунцовым. Слава богу, что мы сидели за последней партой и никто не мог случайно на нас посмотреть. Однако, она вскоре пришла в норму. Только продолжала часто - часто моргать ресницами и сглатывать. Я положил ладонь на ее руку. Сжал ее пальцы.
Я почувствовал, как она мне дорога.
Учиться в первой четверти оставалось всего неделю. Несмотря на то, что в наши занятия химией глубоким клином врезалась любовь, Свете все же удалось поправить свои оценки. У нее была твердая четверка по химии.
