Нет, интересно, почему так: вроде у девчонок, особенно молодых, как мои козы, попы такие же худые, как у мальчишек, а красивее в тысячу раз? Я даже приостановился на несколько секунд, стою, Сашу рассматриваю. Вспомнилось, как по этой попочке отцовский ремешок гулял...
Сейчас-то стыдно об этом вспоминать: ну что ты, Петька, за развратник? А тогда совсем другие мысли мелькали, совсем... Потом осторожно тронул ее за плечо. Повернулась моя птичка, в глазах вначале радость мелькнула, потом какое-то удивление, а потом опомнилась – застеснялась, присела, одежду у меня выхватила и машет рукой: отвернись, мол. Я, конечно, отвернулся, тем более, что почти все рассмотреть уже успел. Нет, конечно, я бы и еще любовался – в первый раз Сашу так близко совсем голую вижу, но раз девушка просит...
Чуть - чуть она оделась и сразу на меня наезжать начала: откуда одежду взял, говори. Объяснил кое-как, она меня бросилась целовать, обрадовалась, значит, что не я у нее вещички-то упер. Окунулись мы с ней по быстрому и в корпус, суд - расправу творить.
Пришли. Посмотрела Саша на воришек и спрашивает:
– Ну что, Пятаков, тебе все неймется? Наверное, задница уже зажила?
Тот бурчит:
– Подумаешь, мы же просто пошутить хотели...
Сашка зловеще так:
– Пошутить? Ну - ну... Посмеялись хорошо, наверное? Теперь моя очередь!
Встает и начинает выбирать прутья. Не спеша, каждый на гибкость проверяет, в воздухе ими свистит... Смотрю, а полморсос (политико - моральное состояние – мой дядька так говорить любит) у шутничков совсем упал: у двоих, так вообще слезы в глазах, а третий, Вовка, еще храбрится, но тоже уже на пределе... Закончила Саша выбирать прутья и к мальчишкам поворачивается: раздевайтесь, говорит.
Те, спиной повернувшись, штанишки приспустили...
– Нет уж! – Сашка смеется. – Вы меня голой видели из кустов? Вот и я на вас голеньких полюбоваться хочу. И полюбуюсь! И не я одна...
Тут я понял, что за наказание она придумала. Сурово, конечно, я сразу себя в тот злосчастный день вспомнил.
