Подъезд явно пользовался популярностью.
- А тут никого не будет? - с сомнением поинтересовался Слава, с вожделением оглядывая худенькие, тщедушные фигурки девчонок, хотя понимал, что никаких гарантий их уединения здесь быть не может.
- До конца четвёртого урока вряд ли, - неуверенно пожала плечами девочка, стрелявшая у него сигареты - Наташа.
- Если только так кто заныкается или вместо уроков:
- поддержала её подруга Катя. - Ладно, пошли.
По заплёванным ступеням девочки, а за ними мужчина, поднялись на площадку второго этажа. Благодаря замызганным, покрытым слоем вековой пыли высоким окнам здесь было ощутимо светлее, чем внизу. В углу, у заколоченной досками массивной двери одной из бывших коммуналок было положено что-то наподобие матраса, застеленного кучей сомнительного тряпья.
Без сомнения именно это импровизированное ложе служило для любовных утех большинства посетителей подъезда. Подтверждением тому служили многочисленные презервативы, разбросанные вокруг. Было много и одноразовых шприцов. На завитушках лестничной решётки белели удивительно чистые, но порванные женские, точнее, судя по размеру, детские трусы. Славе даже почудился исходящий от них едва уловимый аромат детского тела. А потом он представил, что делали тут с их обладательницей:
Ему вдруг безумно захотелось сейчас же отыметь обеих девочек, насадить, нанизать их юные, нежные, хрупкие тела на жадный, ненасытный, требующий юной плоти, хуй. Повалить на грязный тюфяк, срывая всё, оголяя, освобождая от бремени одежды желанные юные, молочные тела. Войти, проникнуть в них яростно и бесцеремонно, беспощадно подавляя любое сопротивление.
Драть, драть их-то одну, то другую, вгоняя член по самые яйца. Нет, ещё глубже! Так, чтобы до их трепетных сердечек достало и запомнилось до конца дней. И залить, наполнить их своей тёплой, вязкой, животворной спермой. Смачно, обильно, под завязку.
