Из - за несчастной любви. Экскурсоводы любят рассказывать, что ее подвиг, (так они говорят - "подвиг") с тех пор повторили то ли тринадцать, то ли двадцать девушек. Только таких красивых памятников никому из них уже не ставили. Мы обошли вокруг, почитали надписи. Лермонтов, Тютчев. Внизу шумело море. Высота, конечно, кошмарная.
Мы сели на лавочку. Я обнял Наташу за плечи.
- Нигде так не ощущаю бренность жизни, как здесь, на этом старом кладбище.
- Да, еще и море, этот бесконечный горизонт и шум волн, - сказала она.
- Ты не задумывалась, над, казалось бы, странным вопросом "почему я - это я"?
- Ой, сколько раз! И пришла к выводу, что это самый страшный вопрос, какой
может задать себе человек. Ответа нет, только ужас в душе.
- Ну, может, не ужас, а какой-то страх перед непостижимой тайной бытия.
- Да, наверное, так. А ты что, часто задаешь себе этот вопрос?
- Бывает. Ночью, когда смотрю на звездное небо или вот здесь, на этом берегу.
- Не надо. До нас ответа никто не нашел, и мы не отыщем.
- Ну, что значит "не надо"? Он возникает сам по себе, под настроение.
- Советовать легко, вот я и советую.
- Ты моя киска. Дай, я тебя поцелую.
- Нельзя, смотри, вон бабуля смотрит.
- Она смотрит на нас и вспоминает, как сама шестьдесят лет назад была здесь.
- Что она тут делала?
- Целовалась со свои мальчиком. Ты не предполагаешь, что она была молодой?
- Предполагаю. Но они, наверное, вели себя очень скромно.
- Ага. Как мы с тобой.
- Пойдем дальше, а?
- Пойдем.
И мы встали и, держась за руки, пошли в сторону леса.
- Смотри, какая редкая, долгая осень, как много золота осталось на деревьях.
- Жаль, что журавли уже пролетели, я так люблю смотреть на их стаи.
- Да! А ты знаешь, что в наших плавнях в теплые годы зимует несколько пар
журавлей?
- Неужели?
- Да, я сам видел. И лебеди.
