Ее первые движения неожиданно вызвали в ее организме волнующие импульсы, отчего Мария Федоровна непроизвольно застонала, и независимо от хозяйки ее бедра пришли в движение. - Ах, маменька! Что этому грязному мужику от меня надо? Он бесстыдно задирает мои юбки, и, о боже! – снимает мои панталоны. - Терпи дитя мое, тебе впервые придется изведать досель неведомое тебе. Терпи, как бы ни велико оказалось то, что будет орудием твоих истязаний. - О, маман! Его орудие воистину велико. Оно, даже огромно. Но, зачем он засовывает его в то отверстие под животом, из которого мы извергаем жидкость? - Ах, дитя мое, он будет тебя толкать в нее, но ты не ропщи, если сие будет для тебя весьма болезненно. - О - о - о! О - о! О, маман! Он засунул его в меня и двигает им. О, маман! Как это странно! - Терпи ... мон шер, - кряхтя от толчков, посоветовала ей мать. - Я тоже терплю.
- Но, если это пытка маман, чтобы мы испытывали боль, то отчего мне так невыразимо приятно? Я испытываю непостижимое содрогание в своих членах, волнующие спазмы внизу живота. Это очень странная пытка маман. О - о - о, маман!
- Отчего ты стонешь мамочка? Мужик делает тебе больно? - О - о - о, нет, дитя мое. Боюсь, что ты права. Я ощущаю, точно такое же волнение, как и ты, - ответствовала дочери барыня, с пылом подмахивая мужику.
***
Разбойники увели их в такую глухую чащу, что если бы барышня и ее мать попытались бежать, они не нашли бы обратной дороги.
Но, они оказались предусмотрительны, сняв с барыни и ее дочери, всю одежду, до последней нитки. Узрев обнаженные прелести молодой барыни, один из них воспылал к ней преступной страстью и, накинувшись на нее, снова вставил ей под живот тот огромный предмет, которым на дороге, долго пытал маменьку. Ощутив его внутри, Софья Алексеевна тотчас поняла причину стонов маменьки. Широко раскинув белые ноги, она быстро раскачивалась на нарах под недавним мучителем ее маменьки.
